Реанимация чувств [= День за ночь ] - Ирина Степановская

И действительно, как и сказала Валентина Николаевна, лекарство начало действовать, больной закрыл глаза. Чистяков быстро привязал ему руки и ноги, разогнулся, потер свою обремененную многолетним радикулитом спину, и они с Тиной начали осмотр.

– Типичный суицид, – сказала Тина. – Давайте запишем в историю болезни: странгуляционная борозда на шее широкая, косовосходящая, расположена от перстневидного хряща к затылку.

– Борозда от ремня, – констатировал Чистяков. – По ширине совпадает. Он с этим ремнем сюда и приехал. Петлю на месте просто ослабили, а снимать не стали. Я уже сам ее в приемном отделении снял.

– Он легко отделался, – заметила Толмачёва. – Отека мозга пока нет. Могло быть и хуже.

– Конечно. Но все, чтобы отек и не развился, я назначил.

– Гортань цела?

– Цела. И голос сохранен. Вон он как орал. Парень-то здоровенный. Косая сажень в плечах. Ему, чтобы гортань сломать, железная проволока нужна, а не старый ремень.

– Не скажите. Всякое бывает. Психиатра надо вызвать, пусть запишет свои назначения. А до его прихода пока будем колоть нейролептики. И не развязывайте его, как бы ни просил. А то еще сиганет в окно.

– Не развяжу. Я сегодня дежурю.

– Ну, пока все. – Тина спрятала в карман свой фонендоскоп, которым слушала больного, и тоже наконец разогнулась, посмотрела на Валерия Павловича пристально. – У девочки температура поднялась, знаете? – Она кивнула вбок, в сторону первой палаты.

– А вы чего-то другого ждали? Так и должно было быть, чудес не бывает, – ответил Чистяков.

Они помолчали. Они давно научились понимать друг друга без слов, им даже не надо было смотреть друг на друга. Тина вдруг почувствовала к этому брюзжащему старому доктору глубокую нежность.

– Спасибо вам, Валерий Павлович, – сказала она.

– Чего это? – не понял он.

– Спасибо за то, что вы с нами! – Тина на миг прильнула к его морщинистой, но чисто выбритой щеке своими светлыми волосами и вышла из комнаты.

Вдалеке, по ту сторону от лифта, уже слышался звон металлической посуды и шум колес – это на тележках в другие отделения развозили обед. Валентина Николаевна взглянула на ручные часы и ахнула: день уже давно перекатился за полдень. Она подошла к большому окну в коридоре, где стояла ее пальма, и посмотрела на улицу. Ветер гнал по серому небу темные облака, срывал с деревьев листья. Но дождь кончился; хотя асфальт был еще мокрым, появилась надежда, что скоро-скоро где-нибудь в небе должен выглянуть кусочек голубого лоскутка. Тина погладила шероховатый ствол пальмы и пошла в кабинет.

Лукавая и умная мордочка Чарли смотрела на Валентину Николаевну с фотографии на рабочем столе. Тине никогда не надоедало разглядывать этот снимок. Она даже как-то поймала себя на мысли, что никогда не смотрела на фото мужа. Фотографию сына она носила в кошельке за прозрачной вставкой. На той, любимой, карточке ее мальчику было пять лет. Позднее у него стало уже другое лицо. «Чужое», так она могла бы его определить. Тина осознавала, что чувство, которое она испытывает к своим, казалось бы, самым близким людям, мужу и сыну, есть всего лишь тягостное чувство долга. Муж родным никогда ей не был, и сын почему-то тоже не стал. А вот про собаку Валентина Николаевна всегда думала с любовью. Чарли было все равно, как она одета, как выглядит, он никогда над ней не смеялся, не критиковал, как это делали мужчины, зато всегда был предан и благодарен за все, за любой пустяк – за прогулку, за кусочек колбаски, за мимолетную ласку… Здесь, в больнице, все эти домашние нюансы отступали на второй план. Все эти размышления казались ей детскими, несущественными. Тут надо было решать жизненно необходимые практические вопросы.

Но сегодня, все время, пока Валентина Николаевна действительно занималась практическими вопросами, на заднем плане мелькала неотвязная мысль, что нужно как можно скорее взглянуть на себя в зеркало и причесаться. Потому что должен был к ней прийти человек, в чьи глаза она хотела бы погрузиться еще раз.

И вот, только Тина успела положить расческу на место и смахнуть со стола крошки сыра, как раздался спокойный и аккуратный стук в ее дверь.

– Входите! – сказала Тина и нажала на ручку.

Дверь отворилась, и в кабинет вошел доктор Азарцев. Валентина была рада его видеть. У нее даже возникло желание удержать его в кабинете подольше. Насколько можно подольше. Но что это значит в условиях реанимационного отделения, работающего с полной нагрузкой? Пусть хотя бы полчаса, ну, двадцать минут.

Она подвинула стул и воткнула в розетку чайник. Кофе – всегда удобный повод, чтобы задержать посетителя.

– А у вас, насколько я помню, кажется, еще и сыр есть! – улыбнулся гость, напоминая об утренней встрече в магазине.

– Увы, сыр я уже весь съела! – обескураженно развела руками Тина и смутилась. – Не завтракала сегодня. Кроме того, кажется, нет и сахара. Забыла купить…

– Да… – протянул Владимир Сергеевич. – Вы живете в достойной уважения простоте и бедности. Но не кажется ли вам, – сказал он, беря в руки чашку и усаживаясь на стул поближе к ее столу, давая ей место, чтобы пройти, – что иногда простота хуже воровства?

– Что вы имеете в виду? – насторожилась Тина. Разговор обещал быть странным.

Доктор пояснил. Цель его прихода сводилась к следующему: он, Азарцев, хочет организовать за городом частную косметологическую клинику с хирургическим уклоном для тех, кто не хочет афишировать изменение внешности. И ему нужен высококлассный анестезиолог и реаниматолог.

– Потому что, знаете, – неопределенно пожал он плечами, – в нашем деле ведь тоже всякое бывает…

Валентина Николаевна ответила отказом. Ей не понравилась фраза, что «всякое бывает», хотя против истины мысль эта никак не грешила – сама Тина прекрасно сознавала, что в медицине действительно «бывает всякое». Во-вторых, ей не понравилось, что клиника за городом и будет иметь закрытый характер. В частных клиниках Валентина Николаевна никогда не работала. Честно говоря, она просто струсила.

– Нет-нет-нет. Вы обратились не по адресу, – быстро сказала она. А про себя подумала: «Так вот почему он все время разглядывал голых девиц! Черт знает, что еще будет в этом закрытом заведении…»

– И вы не интересуетесь, есть ли у меня соответствующая лицензия, право практиковать? Заверяю вас, что все это есть. И лицензия, и справка от СЭС и пожарной охраны, и все-все-все. И знаете, получить все это было гораздо труднее, чем научиться оперировать хорошо.

– Я понимаю, – сказала Валентина Николаевна. – Но все-таки я не могу. Я всегда работала в государственных учреждениях, и мне трудно перестроиться.

– Зачем перестраиваться? Будете работать, как работали. Работа легче – тяжелых больных не будет. Зарабатывать будете хорошо. Если захотите, можете даже ночевать при клинике. Там лес, река, по вечерам летом соловьи заливаются… Штат уже почти набран. Из врачей вот только никак не могу отыскать специалиста вашего профиля. Мне ведь нужен очень-очень хороший специалист… – И Азарцев вдруг заговорщицки подмигнул Тине.